Глава 12. Буря

Утром уезжал Муса. Он написал Василию Петровичу свой адрес, номер домашнего телефона и, после допитого на прощанье коньяка, сказал:

— Будешь в Уфе – заходи. Если потребуется какая-нибудь посильная помощь, я всегда окажу.

Проводив его к автобусу, Василий Петрович дочитал «Триумфальную арку» и лежал на заправленной кровати, глядя в потолок.

От безделья можно было обалдеть. Если бы каждый день был выходной, добрая половина человечества, привыкшая заниматься трудовой деятельностью, сошла бы с ума. Это тоже наказание, когда себя некуда деть.

В голову лезли разные мысли. Чтобы не скучать, Василий Петрович решил составить план времяпрепровождения сегодняшнего дня, а завтра будет видно; как говорят, даст Бог день, даст и пищу. С утра все отдыхающие проходят процедуры, и сразиться в шахматы можно попозже, а теперь придется в холле коридора посмотреть по телевизору «Богатые тоже плачут», а чуть позже начнет разливать свое красноречие адвокат Мейсон из «Санта Барбары». Так и пройдет время до обеда. Потом можно и на улице погулять, когда станет теплее. Сейчас сильный южный ветер раскачивал вершины деревьев и создавал шум проходящего невдалеке железнодорожного состава. Хотя лужи на асфальте и растаяли, и по ним рябили иногда капли дождя, но ветер все же продувал насквозь. На улице сыро и холодно. Прогноз был непредсказуемым. В иные годы в то время уже устанавливалась устойчивая зимняя погода, сейчас в природе, как и в стране, творилась неразбериха – никто не мог предсказать, что будет завтра. Сегодня пришел и купил в магазине за одну цену, а завтра она может быть другая, намного выше. И никто никого не спрашивает, почему такой скачок и до какого предела. Люди ко всему привыкают. Одни, пользуясь хаосом в стране, набивают карманы, превращаясь из простых спекулянтов в коммерсантов, а другие, и таких массы, нищают. Но ведь всему бываем конец. Ценовому и правовому беспределу тоже должен быть конец. Терпелив и вынослив русский народ, как спящий в берлоге медведь, а когда проснется от голода и холода и от того, что его тоже, как медведя, ткнут в бок рогатиной, он от боли и злости встанет на дыбы - результаты его действий могут быть непредсказуемы. Может рекой пролиться кровь, как это уже не раз встречалось в истории России, и пострадают при этом не только виновные, но и масса невинных, доведенных до отчаяния, людей. Не дай Бог такому случиться.

От безделья и такие мысли бродили в голове Василия Петровича. Когда он их отгонял прочь, накатывали другие – о его отношениях с Мариной, об Ане, которая положила на него глаз и открыто предлагала ему себя в любовницы. Или с жиру баба бесится, или довело ее до отчаяния горе на почве семейных неурядиц. Сначала он хотел с ней встретиться, но тут появилась Марина, и бедная Аня осталась в стороне. Слава Богу, уехала, а то в последнее время ему было неудобно с ней встречаться. А если бы не Марина, кто знает, как бы сложились их отношения. А Марина Завладела всем его существом, и чем дальше, тем больше. Он давно уже не мальчик, а вот на склоне лет случилась с ним такая оказия. О подобных вещах он никогда не думал, жил спокойной, размеренной жизнью, без всяких там сердечных чувств и терзаний. Жил, как живут большинство его сверстников отдаваясь работе, домашнем быту, и не помышлял о чувствах привязанности, душевных эмоциях, считая, то все у него далеко позади. А теперь Василий Петрович понял, что все далеко не так и человек способен опять пережить это благородное чувство, которое так прославляют поэты и которое движет жизнь на земле. Во имя того чувства совершаются подвиги и преступления, и для него нет границ и пределов. Оно, как инфекционный вирус. А может его шутка по поводу волшебства попала в цель и этот камушек в перстне действительно имеет таинственную силу привораживания. Сейчас всплыли на поверхность много всяких поверий, волшебства, колдовства, которые раньше были загнаны в глубокое подполье. В старину были волхвы, а сейчас – экстрасенс, целители и другие деятели на почве шарлатанства. Взять хотя бы того же Кашпировского. Дошли до абсурда. Если выступает по телевизору Анатолий Кашпировский, а у тебя пониже спины вскочил чирь, приложись этим местом к телевизору и всё пройдет, зарубцуется. Может зарубцуется, и то, что не должно зарубцовываться? Чушь собачья! Василий Петрович никогда таким вещам не верил, а если прислушивался или смотрел по телевизору, то только из любопытства, воспринимал все юмором. Марина как-то говорила, что они солидарны, как и во многом другом.

Течение таких беспорядочных мыслей нарушила уборщица, зашедшая наводить порядок в комнате. Пришлось уйти смотреть телевизор. Здесь время прошло быстрее, а там обед, игра в шахматы и чувство приближения вечера.

Василий Петрович несколько раз выходил на свежий воздух, просматривал все аллеи в надежде встретить Марину, но ее нигде не было. А встретить хотелось. Сегодня, проснувшись, он снова почувствовал себя мужчиной и обрел прежнюю уверенность. Маленькое сомнение в полном восстановлении организма улетучилось и жизнь стала полноценной. Мысли невольно опять возвращались к Марине. И не только, как к женщине, а просто, как к товарищу, с которым приятно поговорить о том, о сем, прогуляться месте на свежем воздухе. Может, заболела или что-то другое случилось. Ей ведь тоже осталось несколько ней пребывания в санатории. На оставшееся время заводить роман с другим мужчиной она вряд ли будет. Проведать ее нужно обязательно, если до вечера она нигде не появится.

Марина не появилась.

Василий Петрович долго отирался в вестибюле главного корпуса и увидел, как прошли на танцы Маша с Зилей. Значит Марина осталась почему-то она в комнате.

Повод для визита есть – нужно вернуть ей «Триумфальную арку».

Когда шел к ее корпусу, ветер просто валил с ног. Это был не ветер, а целый ураган, шумевший кронами деревьев и раскатывающий их, словно, желая вырвать с корнями. Уличные фонари раскачивались на столах и бросали на землю причудливые, шевелящиеся тени.

Василий Петрович забежал в подъезд, стряхнул капли дождя со шляпы и всё еще поеживаясь от пронизывающего ветра и дождя, поднялся на третий этаж. На стук в дверь никто не ответил. Постоял немножко и постучал второй раз: погромче.

Послышались шаги Марины и голос за дверью:

— Кто?

На Черной горе Марина назвала его прирученным медведем и ему хотелось этим прозвищем воспользоваться:

— Хозяин леса – Медведь.

Щелкнул замок и дверь открылась.

— Я тебя не ждала сегодня.

Лицо у нее было не то заспанное, но то уставшее, прическа разлохмачена, одета по-домашнему в светлую вязанную кофточку и джинсовые брюки. Она, как видно, действительно никого не ждала.

— Я книгу принес, — сказал Василий Петрович, не зная входить или нет. — Не видел тебя сегодня весь день и решил навестить. Так входить или нет, если не ждала?

Лицо ее посветлело, и она улыбнулась:

— Ну, конечно, входи. А Маша с Зилей пошли на танцы, а потом в кино.

— Я видел, — сказал Василий Петрович, входя в комнату.

Постель Марины была смятая, вероятно, она лежала одетая на кровати и уснула. Рядом, на тумбочке, куда он положил книгу, раскрытая тетрадь-черновик со стихами и ручка. Все это он сразу окинул взглядом и понял, что стихи ей сегодня не давались, много было перечеркнуто, слова дописывались сверху, сбоку и вдоль страницы, а длинная, как копье, стрела указывала место, где они должны быть. Муза здесь сегодня не присутствовала, а если и наведалась, то на короткое время.

Марина сходила в ванную и вышла причесанная. Василий Петрович сел на стул возле тумбочки, а Марина устроилась на кровати, подтянув ноги повыше и обняв руками колени.

— Книга понравилась? — спросила она.

— Понравилась, — ответил он, — я вообще люблю этого автора, только в этом романе конец не очень хорош.

— Что ж конец не всегда бывает хорошим, — вздохнула Марина. — Как жизнь складывается. А жизнь не всегда проходит ровно и гладко. В ней присутствуют взлеты и падения, радость и горе, элементы обид и огорчений. Если бы у человека были всегда только радости, он жил бы на свете 90 лет, как Адам или Ной…

— А ты откуда знаешь сколько они жили? — удивлённо спросил Василий Петрович.

Она сидела в той же позе и так же задумчиво ответила:

— Читала в одной умной книжке. В древности люди жили долго, у них не было таких нервных стрессов, как у нас, чистая экология, свежие продукты… — она слегка улыбнулась и лукаво взглянула на него:

— Вот ты меня вчера обидел, а сегодня я захандрила.

— Ничем я тебя, Марина, не обидел. Если сказал что-то не так, так это не подумавши. Я лично таким вещам не придаю значения. У меня на работе таких обид и стрессов, знаешь, сколько может быть за один день? Если бы я все это так близко, как ты, принимал к сердцу, то давно уже был бы психбольнице или еще дальше. Я все давно забыл, — улыбнулся Василий Петрович.

Марина взяла с тумбочки тетрадь, перелистала её, нашла сложенный вдвое лист и отдала ему:

— А я помню и написала о своей обиде. Можешь прочитать.

Василий Петрович развернул лист.

Тебя была я рада видеть
И встреч с тобою я ждала,
Но ты сумел меня обидеть,
Дав мне понять, как я смогла.

Мы не обязаны друг другу. –
Мой разум этим отрезвил.
Но ты сжимал мою же руку,
О близости меня просил.

Стояла я, не отрекаясь,
И за тобой повсюду шла.
Зачем меня ты обижаешь?
Пусть ненадолго – я твоя.

Ведь я от гордости, от женской,
Мола б все перечеркнуть.
Не мог понять ты кроткой верности,
Что круг не просто разомкнуть.

Слова «мою же руку» были подчёркнуты жирной чертой. Видно, Марина придавала большое значение именно тому, что он сжимал ее руку, а не чью-нибудь другую. Она болезненно восприняла даже маленькую бестактность в их отношениях. Осознавать это и приятно, и, вместе с тем, трудно следить за собой, и сдерживать себя, чтобы не дать ни малейшего повода для ее огорчений. Иногда это может стать просто в тягость. Он считает, что на жизнь нужно смотреть трезвее и проще. Бывают ситуации, когда легче отбросить всякую мнительность, щепетильность и жить нынешним днем, не заглядывая в далекое будущее и не придавая значения случайно произнесённым словам, не строить и их проблем.

Василий Петрович пересел к Марине на кровать, обнял ее и привлек к себе. Она покорно прижалась к нему и склонила голову на его плечо. Вид у нее был покорный и какой-то капризный, как у незаслуженно обиженного ребенка. Глядя на нее, казалось, что она ко всему на свете относится с огромной апатией и ничего на свете ей не нужно, кроме спокойствия и тепла дружеского плеча, на которое она склонила голову. Василий Петрович хотел вывести ее из этого состояния и встряхнул за плечо, прижав к себе еще крепче, чтобы разбудить в ней стремления к нормальным человеческим радостям.

— Марина, судя по стихам, ты очень тонко и, вместе с тем, болезненно воспринимаешь наши отношения. Мы живем в жестокий век и на все нужно смотреть проще, без всяких предвзятостей, а с твоим характером жить трудно…

— Мне и живется трудно, — согласилась Марина, не меняя позы.

— Вот видишь, — продолжал Василий Петрович, — не нужно обращать внимание на сякие мелочи. Я лично считаю пребывание в санатории сплошным праздником. А после знакомства с тобой, он превратился в праздник жизни. Я так и зову это время: «Праздник жизни».

В глазах Марины блеснул огонек радости, и она оживилась:

— Ты, действительно, так считаешь?

— Конечно. Мне, вроде бы, кто-то всемогущий вернул молодость…

— И мне, — прервала она его.

— Вот, видишь. А ты огорчаешься. Очнись! Встряхнись и улыбнись.

Он потряс ее за плечи, и Марина действительно улыбнулась.

— Так и держись! — командовал Василий Петрович. — И не унывать!

Лицо ее еще больше озарила улыбка.

— Ты невозможен, — промолвила она.

— Возможен. Возможен и скучать тебе не дам. Возьму сейчас и вынесу тебя на улицу, на ветер, там ты сразу зарезвишься… — шутил Василий Петрович, делая вид, что встает, чтоб вынести ее на улицу.

Марина, поняв его шутку, как серьезные намерения, оттолкнулась от него и вскочила на ноги. Василий Петрович тоже поднялся, обнял ее, прижал к себе и, приподняв, закружил по комнате. Ему было приятно ощущать ее упругое тело все своим существом, а она, не доставая до пола ногами, смеялась и, сквозь смех притворно возмущалась:

— Отпусти, Медведь, а то задавишь…

Он не отпускал, продолжая кружить ее по комнате она нашла другие аргументы:

— Отпусти. Надорвешься, я – тяжелая.

— Сколько килограмм? — спрашивал он, чувствуя, что держать ее в таком положении становится тяжеловато.

— Много. — ответила Марина. — Женщин об этом не спрашивают…

В этот момент Василий Петрович споткнулся о ножку стола, и они свалились на кровать. Пружинный матрац глухо звякнул от такого варварства. Сквозь ткань одежды Василий Петрович чувствовал теплое, упругое тело Марины и в нем начала подниматься волна желания. Произнося бессвязные фразы и обнимая Марину одной рукой, другой он стал расстёгивать пуговицы ее кофточки. Когда осталось расстегнуть последнюю, она схватила его за руку:

— Что ты делаешь?

Такой наивный вопрос, на какой-то миг выбил его из колеи, и он бессвязно отвечал:

— А что я делаю. Ничего. Помогаю тебе раздеться…

— Мне не жарко, — сказала Марина, все еще удерживая его руку.

— От борьбы лицо ее раскраснелось, а от уныния и апатии и следа не осталось. Возбуждение в какой-то мере передалось и ей.

— Отпусти, я сама. Ты уже пришел в норму?

— Да, — отвечал Василий Петрович, машинально раздеваясь. — Я снова стал прежним.

Марина выключила свет и быстро разделась. Василий Петрович обнял ее, увлек на кровать и вселенная потонула в пламени их тел. Шли они к этому всепожирающему и очищаемому пламени длинными, окольными путями, преодолевая препятствия и завалы, которые сами создавали. Пройти этот путь короткими торными тропами, напрямик и быстро, было не в их характерах и очень прозаично. Зато теперь, когда все было позади, буря страсти бушевала в их сердцах, и они не могли понять, было ли в мире ещё что-нибудь, кроме их двоих и где они – в раю или в аду.

Буря бушевала в их сердцах, и буря гудела всеми мыслимыми и немыслимыми звуками на улице. Вершины деревьев создавали продолжительный и монотонный гул, в оконных проемах что-то посвистывало и звякало, а на балконе дребезжаще стучала, оторванная откуда-то планка или жестянка. Какофония этих звуков дошла до Василия Петровича и Марины, только когда они обессиленные и отрезвевшие от обоюдных ласк, спокойно отдыхали и глядели друг на друга с удивлением: неужели они еще способны на такой порыв? Голова Марины покоилась на его протянутой руке, а лицо выражало умиротворение и спокойствие.

— Сильная буря, просто ураган, — сказал Василий Петрович.

— Где? — спросила Марина, чуть-чуть улыбаясь.

— На улице, — ответил, не поняв куда она клонит.

— А я думала, что у нас, — еще больше улыбнулась Марина.

Теперь засмеялся и Василий Петрович:

— Ах, ты вот о чем. У нас буря уже закончилась, а на улице еще бушует.

— Придет пора и там закончится, — уже без улыбки ответила она. — Жаль только времени у нас осталось мало.

— Да, — огорчился он, — послезавтра я уезжаю и закончится наш «праздник жизни», останутся только воспоминания.

Она, вдруг, приподнялась и посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты часто вспоминаешь женщин, которые у тебя были до меня?

Вопрос привел его в замешательство. Василий Петрович какой-то момент подумал и ответил:

— Бывает. Но такого, как с тобой, у меня ни с кем не было. Ты вошла в мою душу и сердце…

— Спасибо, — сказала Марина и, наклонившись поцеловала его в губы. — Пора подниматься, скоро девочки придут, а я не хочу, чтоб они тебя здесь застали.

Когда, одевшись, Василий Петрович собрался уходить, Марина попросила:

— Если завтра улучшится погода, давай сходим на цинковый источник.

— Зачем? Это далеко.

— Говорят, что вода из этого источника помогает от потения ног, а у моего сына ноги потеют. Хочу набрать этой воды.

Он не мог ей отказать, да и самому было приятно еще раз пройтись с Мариной по лесу. Вот, только погода…. Все же пообещал:

— Если только погода улучшится, обязательно сходим.