Глава 6. Следы на снегу

За ночь земля покрылась белым покрывалом. Ровным, нетронутым слоем, снег лежал повсюду: на аллеях, в лесу, на крышах домов. Укутанные снегом, они казались великанами в белых халатах. На аллеях темными нитями просачивались сквозь белый покров края бордюров, как будто кто-то прошил их ровными и строго параллельными строчками.

Из пятого этажа вся эта красота казалась первозданной и нетронутой. Поднимающееся солнце серебром отражалось на снегу. Снег в таком количестве выпал в этом году впервые, и по всем признакам он будет однодневным: небо было чистое, солнце поднималось яркое, а ветер утих, и было очень тепло.

Ближе к полудню истоптанный на аллеях и тропинках сотнями ног белый покров растаял и остался нетронутым только в лесу.

На улице было довольно тепло, и Василий Петрович гадал: пойдет ли Марина в такую погоду в лес или воздержится.

Перед обедом он пошел в столовую немножко раньше срока, чтобы встретить ее на подходе и обоюдно обо всем договориться. Он разделся в вестибюле и стал ждать ее возле раздевалки. Люди подходили, раздевались и проходили в столовую, а он все ждал. Пришла Аня, поздоровалась, сняла курточку.

— Ну, как? Страхи прошли? — спросил Василий Петрович.

— Нет, — улыбнулась она, и ямочки на ее лице появились, как всегда. — Кошмары замучили.

— Отчего бы им быть?

— От одиночества. Никогда не люблю спать одна в комнате.

Сказать Ане что-то обидное Василий Петрович не хотел, а приятное не мог сразу придумать, и решил промолчать.

— Пойдем наверх, — предложила она.

— Нет, мне нужно одного человека подождать, — ответил Василий Петрович.

Он ответил честно, не поясняя, кого дожидается: мужчину или женщину.

Аня ушла.

Вскоре появилась Марина. Их четвертый корпус соединяется со столовой крытым коридором, и жильцы этого корпуса приходили без верхней одежды, не заходя в раздевалку.

По пути на второй этаж Марина сказала, что погода теплая, хорошая, и сделать вылазку на природу не мешает, тем более, что дело идет к зиме, и неизвестно, что будет завтра: то ли дождь, то ли снег.

— После обеда подождите меня, — попросила она, — я переоденусь, и пойдем.

Василий Петрович прошел вместе с Мариной в столовую и узнал, где находится ее стол. Оказалось, что она сидит сразу возле входных дверей, справа в углу. Он раньше несколько раз искал ее глазами по залу и не находил, а она почти рядом, напротив, через два стола, в углу. Марина прежде, может быть, и не замечала его за столом, но теперь поняла, что он увидел ее и, встретившись взглядом, улыбнулась ему.

После выхода из столовой подождал ее, и она очень скоро вышла к нему, одетая для прогулок так же, как в первый день их встречи на лестнице, только лицо ее не было таким озабоченным и отрешенным, как при первой встрече, а было лицом жизнерадостным, но знающим себе цену, самостоятельной и независимой женщины.

От четвертого корпуса, от аллеи ответвляется асфальтированная тропинка и уходит куда-то в глубь леса, наискось склону горы. Решили произвести разведку местности по этой тропинке. Она была узкой, вилась под кронами деревьев, защищающих ее от солнечных лучей, и покрыта еще не растаявшим снегом. В лесу тоже лежал еще тонкий слой снега, и лишь полянки, где он успел растаять, пестрели темно-коричневыми листьями, как пятна посторонних предметов на белом покрывале.

— По такой пороше, какая была утром, только на охоту ходить, — сказал Василий Петрович.

— А вы охотник? — спросила Марина.

— Да, с юных лет заболел этой благородной страстью и никак не излечусь от нее до сих пор.

Глаза Марины загорелись, она посмотрела ему в глаза с большим интересом, не присущим женщинам к такому занятию, как охота:

— Это, должно быть, очень увлекательное занятие?

— Представьте себе – да, — согласился Василий Петрович. — Охота делает человека добрее, мягче, отзывчивее. Помогает понять повадки зверей, птиц, ведет охотника в такие дебри, топи, короче – к черту на кулички, куда «неохотнику» и пройти боязно. А какие рассветы и закаты встречают охотники на природе! А какая вкусная пища, приготовленная с дымком на костре!..

Об охоте Василий Петрович мог рассказывать часами с упоением и восторгом. Марина слушала его с явным любопытством, а потом вдруг ошарашила вечным вопросом «неохотников»:

— А вам не жалко убивать зверей и птиц? Ведь они все хотят жить и радоваться жизни, как и мы с вами?

Василию Петровичу приходилось не раз отвечать на подобные вопросы, но Марине ему хотелось ответить - не просто отмахнуться, а объяснить все толково и интересно.

— Во-первых, — сказал он, — охотники регулируют количество дичи в природе, особенно хищников. Представьте себе: если бы не охотники, здесь, в окрестностях санатория, бродили бы стаи волков и других хищников. Во-вторых, человек выращивает домашних животных, привыкает к ним, ласкает их, а потом убивает на мясо. Разве это – гуманно? Охота во много раз гуманнее. Охота – это соревнование на ловкость, выносливость, смекалку и смелость, если хотите. Да, да, смелость при охоте на крупных хищников… А по птице… Иногда быстро, на предельной дальности выстрела, летит птица, раздумывать некогда, и долго целиться некогда, нужно стрелять моментально, навскидку. Если выстрел бывает точным и красивым, и птица прерывает свой полет – сердце и душа охотника ликуют в такие моменты. Это - символ победы человека над природой. Вечный символ! Потом подходишь к ней, а она еще мучается в агонии, тогда ее, действительно, становится жалко…

— А вы в охоте – поэт, — сказала Марина.

Она с интересом смотрела на него, и по ее глазам было видно, что все рассказанное ей нравится, и она сама не прочь испытать подобные ощущения.

Заасфальтированная тропинка вела вдоль спортгородка, раскинувшегося в лесу среди берез. Асфальт закончился на спортгородке. Дальше пришлось идти по тающему снегу. Тропинка привела к садовым участкам обслуживающего персонала санатория и, минуя их, шла куда-то дальше вниз. Здесь, напротив маленьких садовых домишек, наткнулись на очень интересную березу. Центральный ствол ее, довольно прямой, как у сосны, а с боков, примерно в метре от земли, отходят в стороны, а затем вертикально вверх, еще два ствола, такой же толщины, как и главный. Такой сложной и геометрически правильной формы дерева ни Василий Петрович, ни Марина никогда не видели. Береза копировала в сильно увеличенном масштабе трезубец Нептуна. Марина так и назвала эту березу. Они остановились возле нее и прислонились спинами, каждый на разный ствол трезубца, решив немножко отдохнуть. Продолжали все тот же разговор:

— Да, все мы в юности писали стихи, — сказал Василий Петрович, — и я в том числе. Даже одно стихотворение напечатали в армии в окружной газете. Служил я в авиации. При производстве полетов, сначала на разведку погоды вылетали один или два самолета, и только потом начинались полеты. Стихотворение так и называлось: «Разведка погоды». До сих пор помню такие строки:

Весь чист горизонт. На востоке слегка
Лишь небо зарей серебрится.
Доклад на КП. Просветлел комполна –
Взлетят серебристые птицы….

Марина предложила идти дальше вниз. На тропинке под снегом чавкала грязь: они сошли с нее в лес, где под снегом находился толстый слой опавших листьев.

— А я вот до сих пор пишу стихи, — призналась Марина. — Иногда они просто льются из меня, успевай только записывать.

— Печатаетесь? — с ноткой интереса спросил Василий Петрович.

— Нет.

— Почему?

— Просто не пыталась. Я не пишу стихов патриотических, хвалебных. Мои стихи очень личные, о состоянии моей души, о моих сердечных переживаниях. Они предназначены для себя, для очень близких людей. Они мне помогают жить. Если в трудную минуту я выложу на бумаге свои переживания в стихотворной форме – мне становится легче. Мои стихи – летопись всей моей жизни. А в ней мне очень не везло. Часто наступали «черные полосы». Но я боролась, я сама себе говорила: я не такая, я – сильная, я все выдержу. Особенно тяжело было после смерти мужа, когда осталась с двумя детьми. Я не сдавалась… Как же, я – сильная… Сама себе внушала… Да, мягкая я, как воск, но только надежной мужской руки потом не встретила. Не подумайте, что я жалуюсь. Нет. Я только рассказываю. А жаловаться я не привыкла…

Лицо Марины снова стало серьезным и озабоченным. Василий Петрович понял, что ей не легки эти воспоминания, и решил помолчать. Помочь он ей не мог, а утешать в такой ситуации было просто глупо.

Они сошли в долину, похожую на небольшой луг. Впереди серела высохшим асфальтом дорога, по которой проносились редкие автомобили.

— Давайте выйдем на дорогу и посмотрим, куда она ведет, — предложила Марина.

И они пошли по дороге.

— О наших прогулках стихи будут? — спросил Василий Петрович.

Улыбнувшись, Марина ответила неопределенно:

— Кто знает? Нужно вдохновение, нужно, как говорят, чтобы посетила Муза.

Он понял, что плохое настроение, навеянное воспоминаниями у Марины, проходит и решил пошутить:

— А я-то размечтался, что стану героем ваших стихов о наших прогулках. Выходит – напрасно?

— Кто знает? Пути наши неисповедимы, — отшутилась она. — Я очень люблю природу, и стихи, наверное, будут.

— А я их смогу прочесть? Кроме меня и Маши, как я понял, у вас здесь больше нет друзей.

Марина взглянула на него глазами, в которых прыгали искорки смеха. Все лицо ее светилось добродушием и улыбкой:

— Разве мы уже стали близкими друзьями?

— Пока не совсем, — шутил он, — но я надеюсь.

— Надейтесь, — смеялась Марина. — Надежды юношей питают.

— Вот-вот, именно юношу в моем возрасте, — с заметной грустью о своем возрасте говорил Василий Петрович. — Мои года – мое богатство.

По кюветам, вдоль дороги журчали ручейки от тающего в лесу снега. Решили пройти немного по дороге, чтобы узнать, куда она ведет, а потом свернуть в лес и напрямик выйти к санаторию.

Марина была рада такой прогулке, разговорам, в которых они находили общие темы, ничего не значащие шутки – все это отражалось на ее милом, улыбчивом лице и в горящих глазах. Казалось, что она впитывает в себя все эти краски поздней осени. И куда подевалась та убитая горем и съедаемая житейскими заботами женщина. Василий Петрович исходил за свою охотничью жизнь немало глухих и отдаленных мест, но, глядя, как радуется этой природе Марина, как ее облик меняется просто на глазах, тоже испытывал радость за нее, что смог, казалось, таким небольшим своим одолжением принести ей радость и душевное удовлетворение. Ему хотелось, чтобы она была рядом. У них легко находились темы для общения, даже слова, иногда одни и те же, слетали с губ одновременно. Это было поразительно и приятно. Встретились случайно два человека, нашли общий язык и им обоим приятно находиться вместе.

Прошли довольно большой отрезок дороги. Она поднималась на следующую гору и уходила куда-то в сторону от санатория. Стало ясно, что это не та дорога, которая им нужна. Нужно сходить с нее и напрямик, через лес добраться до санатория. Василий Петрович перепрыгнул через ручей от талой воды в кювете и протянул руку Марине, желая помочь ей:

— Давайте руку.

— Нет. Я сама, — ответила она и руку не протянула, а тоже ловко перепрыгнула через ручей и пошла рядом.

Он изумился тому, что Марина до сих по избегала его дружеских прикосновений, как будто они могли что-о решить в их отношениях. Они были просто друзьями. Даже протянутая дружеская рука помощи, просто, как постороннему человеку, но все же женщине, воспринималась Мариной, как что-то непозволительное и, наверное, более интимное, чем были в действительности их отношения. Или она боялась, что Василий Петрович, как мужчина, вдали от дома и семьи, после первых прикосновений перейдет к более решительным действиям или боится за саму себя, за свою женскую слабость, так долго томимую без мужского участия, без мужской ласки.

Василий Петрович думал об этой загадке, но разгадать пока не мог. По отношению к женщинам, он никогда не был настойчивым и решительным и никогда не смог бы использовать их минутную слабость. Но откуда все это знать Марине? Знакомы то они совсем недавно. Она, наверное, тоже не их тех, кто быстро сходиться с другим человеком. Для этого нужно время.

Пройдя немного по лесу, наткнулись на присыпанную снегом, едва заметную колею, идущую в нужном им направлении. Пошли по ней.

В лесу было очень тихо, безмолвие нарушал только дятел своей «морзянкой». Он усердно трудился, с небольшими интервалами совсем рядом.

— Давайте посмотрим, где он стучит, — предложила Марина.

От ее голоса, дятел вспорхнул где-то рядом справа и полетел вглубь леса, мелькая среди берез пёстрым силуэтом.

— Красивый, — сказала Марина и, посмотрев под ноги, воскликнула: — А здесь чьи-то следы. Василий Петрович тоже посмотрел вниз, под ноги. На тающем снегу еще отчетливо были видны заячьи следы.

Заяц бежал непуганый, прыжки были короткими.

— Здесь пробежал заяц-русак. — сказал Василий Петрович.

— А откуда вы знаете, что это именно заяц?

Он с укором взглянул на нее:

— Уважаемая Марина Андреевна, вы меня обижаете. Я же – охотник. И в таких следах разбирался тысячи раз. Видите, впереди два отпечатка широко расставленные и почти на одной линии, это – след задних заячьих лап, а вот, сзади их и, как бы внутри, и чуть-чуть друг за другом – следы передних заячьих лап…

Марина решила, что он разыгрывает ее, с некоторой ехидностью, тоже решила подначить его:

— Уважаемый Василий Петрович, этот заяц бегал задом наперед? Или он в страхе от кого-то пятился?

От такого вопроса Василию Петровичу стало смешно, и он решил преподать Марине науку следопыта-охотника, тем более что ей это, как видно нравится.

Нет, Марина, не бежит он задом наперед. Просто у зайца задние лапы намного длиннее передних и при прыжках он и выбрасывает впереди передних. Так у него прыжки получаются длиннее и скорость больше. Это бегал русак. Он больше полевой, чем лесной и у него более овальный отпечаток лап, а беляк – типично лесной зверь, имеет широко растопыренные ступни, у него след покрупнее. Он приспособлен бегать по глубокому, рыхлому снежному покрову и не тонуть в нем.

Марина внимательно выслушала длинную тираду своего спутника и, когда они пошли дальше, вдумчиво произнесла:

— Вы знаете, мне все это интересно. С детских лет, страх, как люблю расследовать разные происшествия и тоже разбираться в следах, но только человеческих. Моя покойная бабушка всегда говорила, что я должна быть следователем, а не строителем. Мне нравится разгадывать все загадочное. Мать даже остерегала и бранила меня за это, говорила, что я со своим увлечением могу попасть в неприятную историю. А меня хлебом не корми, а дай что-нибудь расследовать…

Пройдя около половины пути, они наткнулись на лисий след, цепочкой пересекавший их путь. Василий Петрович и здесь разъяснил Марине:

— Здесь прошла лиса. У нее аккуратные продолговатые следы. Она всегда идёт, как по шпагату – все отпечатки на одной линии. Так ходит и кошка, только ее след поменьше и круглее.

— Они же женщины и ходят по-женски, — пошутила Марина.

— И мужчины, то есть самцы их, тоже так ходят, — поправил ее Василий Петрович, хотя знал, что она шутит.

Колея привела их к «Трезубцу Нептуна» и они, как и вначале прогулки, остановились отдохнуть.

Над садовыми участками кружился в воздухе небольшой ястреб, высматривавший мышей или другую мелкую живность. Василий Петрович рассказал Марине и о жизни мелких пернатых хищников. Она всем, что касалось природы, живо интересовалась или делала вид, что это ее занимает, чтобы сделать приятное ему, Василий Петровичу.

Пока бродили по лесу, разглядывали следы, не заметили, как быстро прошло время. Солнце склонилось к западу спряталось за ближайшую гору. Предзимняя свежесть прохлады давала о себе знать. Пора было уходить, чтобы отдохнуть перед ужином.

Пока дошли до санатория, Василий Петрович рассказал Марине о книге «Тысяча и одна смерть», которую успел прочитать, и она тоже загорелась ею.

— Может быть, не стоит? — сказал он, — В начале книги есть предупреждение, что ее нельзя читать тем, у кого слабые нервы.

— Ничего, нервы у меня выдержат, — засмеялась она. — Вы только попросите Мусу, чтобы дал почитать.

— Даст. — пообещал Василий Петрович. — сейчас зайдем и возьмем.

— А удобно ли заходить к мужчинам в комнату? — спросила она.

— А, что тут такого? Заодно посмотрите новый корпус.

Марина согласилась. Новый спальный корпус ей понравился широкими коридорами, мрамором, новой мебелью.

Муса был в комнате и читал газету. Они оба покупали ежедневно свежие газеты, чтобы быть в курсе всех событий в стране и в мире: и политических, и экономических. В такое неуравновешенное и неспокойное время, события сменяли друг друга так быстро, как противоречащие сами себе, впопыхах принятые, законы. Проследить и угнаться за ними было не так-то легко и свежая, ежедневная газета помогала в этом.

На столе и в комнате лежало много различных газет и Марина, войдя и поздоровавшись с Мусой, стала бегло их просматривать.

Василий Петрович уговорил Мусу дать Марине на время книгу. Муса сидел на койке и делал вид, что читает газету, а сам поверх газеты, изучающее, смотрел на Марину. Он уже несколько раз видел ее вместе со своим соседом, но присмотреться к ней с близкого расстояния не приходилось.

Муса наблюдал за Мариной, а Василий Петрович – за ним. И он сделал вывод, что Марина произвела на Мусу хорошее впечатление.

После ее ухода, он сказал:

— Вираж ты, Василий, сделал неплохой. Хорошая женщина. В такой чувствуется порода.

Такая оценка понравилась Василию Петровичу, и он был доволен, что и она понравилась Мусе, но все же спросил:

— Ты, что женщин ценишь по породам, как лошадей?

— Ну, не совсем так, — защищал свою точку зрения Муса. — Как тебе сказать? Я не могу тебе так сразу объяснить, но от нее веет какой-то таинственностью, я бы даже сказал: - величием. К такой сразу не подойдешь и не предложишь переспать с тобой. А сколько ей лет?

— Не знаю, — ответил Василий Петрович. — неудобно как-то спрашивать.

— Я думаю: сорок еще нет. Молодая.

— Я тоже так считаю. И представь себе: пишет стихи.

— Вот видишь, — воодушевился Муса, — я же тебе говорил: таинственная женщина. Еще и о тебе когда-нибудь напишет. Увековечит.

— Буду надеяться, — согласился Василий Петрович.

Он был доволен, что Марина, совсем случайная женщина, с которой он так неожиданно познакомился, произвела хорошее впечатление на соседа по комнате и тот, вероятно, завидует ему.